29 ноября 1861 г. молодой русский литературный критик, поэт и публицист Николай Добролюбов, обреченный на смерть в 25 лет, после длительной, но, увы, безуспешной борьбы с туберкулезом, умирает, оставив свое последнее стихотворение. Восемь строк, проникнутых спокойной готовностью покинуть этот мир, в то же время светлых и простых, являются искренним обращением к «милому другу» (очевидно, в лице которого Н.Добролюбов видит современного и будущего поэта-брата-друга) и напутствием к продолжению начатого поэтом пути.
Это стихотворение автора, как и многие другие, после его смерти получило широкую популярность. Оно, вместе с рядом «последних стихотворений» поэтов, унесенных ранней и насильственной смертью, по праву входит в мировое литературное наследие.
Я же предлагаю взглянуть на данное стихотворение совершенно с нового ракурса, как предвестия того, что случится шестьдесят четыре года спустя, и что заставляет задуматься: существует ли такой феномен, как «последнее стихотворение» поэта и какова его природа?
Сергей Есенин. Последнее стихотворение
27 декабря 1925 г. Сергей Есенин пишет свое последнее стихотворение за день до того, как намеревается свести счеты с жизнью в номере гостиницы «Англетер». Читая восьмистишие Есенина, как две капли воды похожее на строки Добролюбова, задаюсь вопросом: как он сумел повторить мысли своего предшественника? Сразу подчеркну, что ни о каком копировании (даже если Есенин и слышал стихи Добролюбова) не может быть и речи, потому что, находясь лицом к лицу со смертью, которую Есенин, как известно, сам и «пригласил» в номер гостиницы, поэт не стал бы подражать кому бы то ни было, а воспользовался бы случаем сказать что-то действительно важное, очень личное, понимая, что больше возможности высказаться у него не будет.
Сравнивая жизненные пути Николая и Сергея, нельзя не заметить их сходства. Оба умерли в молодые годы (25 и 30 лет), оба были готовы к смерти: Николай был вынужден смириться с этой участью, а Сергей «дошел» до самоубийства своим образом жизни, разочаровавшись во всем и растратив свои физические и духовные силы не только на гениальные стихи, но и на гуляния, драки и любовные интриги. У обоих к последнему сроку не было уютного семейного очага (у Николая еще, а у Сергея ― уже) и, наверное, именно потому они обращаются к собирательному образу «милый друг» и «друг мой», не имея возможности приникнуть к реальному плечу любимого и любящего человека.
Николай Добролюбов. Прощальное стихотворение
Анализируя структуру стихотворений, отмечу, что оба поэта в своих последних произведениях ограничились двумя строфами, в которых первые строки повторяются (стилистическая фигура «строфико-синтаксическая анафора»). Стихотворения объединяет тема прощания, а обращения к другу имеют общий эпитет ― «милый» («милый друг», «милый мой»). Вторые строки второй строфы у обоих поэтов близки по смыслу: если Николай «спокоен», то Сергей успокаивает «друга».
Таким образом, восемь строк, оставленных нам этими необычайно талантливыми, но несчастными (каждый ― по-своему) людьми, являются своеобразным завещанием и вмещают в себе всю их, хоть и короткую, но удивительно наполненную творческую жизнь.
Что же касается загадки последнего стихотворения, то можно сколько угодно «ломать голову» над ее разгадкой, объясняя необъяснимое совпадение случайностью (самый несерьезный и маловероятный вариант), близостью темперамента, судеб и творческой жизни (более вероятно), проявлением деятельности «коллективного бессознательного» (по К. Юнгу) и т. д. Последнему предположению в целом близка мысль аргентинского гения Хорхе Луиса Борхеса, написавшего однажды: «Спросим себя со всей возможной прямотой: разве ласточка, прилетевшая к нам этим летом, не та же самая, что кружила еще на заре мира <…>? Пусть меня сочтут безумным, если я стану уверять, будто играющий передо мной котенок ― тот же самый, что скакал и лазал здесь триста лет назад, но разве не пущее безумие считать его совершенно другим?» [Х. Борхес «Новые расследования»].
Кто знает, возможно, и правда, Сергей Есенин, оставив в стороне все второстепенное, сумел настроиться на ту же творческую «волну», что и Николай, и оба поэта, находясь в похожем духовном состоянии, на уровне восприятия окружающего мира и самого себя, осознали какую-то объективную жизненную или, скорее, трансцендентную, истину, которую и передали похожими словами в близкой манере.
Также интересно, что поэты выразили свои последние мысли именно в стихах, видимо, полагая невозможным прибегнуть в такой значимый момент к прозе. Другой выдающийся поэт, Владимир Маяковский, в своей предсмертной записке в прозе дает указания будничного характера (кому отдать его рукописи и сбережения после его смерти), срываясь все-таки на стихи, говоря о своей несчастливой любви и, в общем, о жизни.
Располагает к себе и смелость говорить прямо, которую поэты обретают в последние минуты жизни, называя вещи своими именами: «милый друг, я умираю…», «в этой жизни умирать не ново…», «в том, что умираю…» (В. Маяковский)…
Конечно, представленный выше анализ последнего стихотворения нужно продолжать на примере произведений других поэтов, умерших рано или покончивших жизнь самоубийством, ― М. Лермонтова, В. Маяковского, М. Цветаевой, А. Пушкина и др. Но то, что стихи Добролюбова и Есенина выделяются среди всех перечисленных и связаны особой, незримой нитью, не может не вызывать интереса, потому и наводит на некоторые размышления.